«ПОДЛИННИК? ПОДДЕЛКА? ОПЯТЬ ПОДДЕЛКА!»: ЭДВАРДКИНАН ,ЙОЗЕФ ДОБРОВСКИЙ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»*.
Гальперин Ч. «Подлинник? Подделка? Опять подделка!»... Ч. Гальперин «ПОДЛИННИК? ПОДДЕЛКА? ОПЯТЬ ПОДДЕЛКА!» : ЭДВАРДКИНАН ,ЙОЗЕФ ДОБРОВСКИЙ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»* Когда Эдвард Кинан в 1971 г. опубликовал свою монографию, в которой доказывал подложность переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским и называл ее «апокрифом» XVII века1, он никоим образом не намекал на длящийся долгое время спор о подлинности эпической поэмы XII века «Слово о полку Игореве», самого спорного текста в древнерус-ской литературе. В это время Кинан еще не входил в число «скептиков», стремившихся раз-венчать аутентичность «Слова»2. Однако спустя 30 лет ученый обратил свое внимание на это произведение3 и опубликовал монографию, на страницах которой он ставит под сомне-ние подлинность данного текста. * Расширенный перевод статьи Ч. Гальперина, опубликованной: Halperin Ch. «Authentic? Not authentic? Not authentic, again!» Edward L. Keenan, Josef Dobrovsky and the Origins of the Igor’ Tale (JGO. 2006. Bd. 54. S. 556-571) выполнен А. И. Филюшкиным. Редакция выражает благодарность профессору Чарльзу Гальперину и редакции “Jahrbьcher fьr Geschichte Osteuropas” за разрешение на публикацию перевода статьи и предоставление ее рукопис-ного варианта дляперевода.Сегодня ученые спорят о книге Кинана. Ей были посвящены два круглых стола в США (предварявший выход книги Кинана4 и состоявшийся после ее появления5), аналогичная полемика и публикации по ее итогам были также в Европе6 и России7. Увидели свет рецен-зиинакнигу Кинана Роберта Манна8 и Иринеуш Шарыш9. Ольга Страхова опубликовала две статьинатему споров о подлинности «Слова»10, Андрей Даниленко11 и Симон Франклин12 -статьи-рецензии, и Андрей Зализняк посвятил гипотезе Кинана специальную главу в своей монофафиио«Слове»13. Норманн Ингам-инициатор обсуждения в США гипотезы Кинана, которойбьшпосвященкругль1йстолАмерианскойа(хоциапииславистов(AAASS),опублико-вал свои возражения Кинану в лекциях в Интернете и подготовил статью, в которой дискути-рует с оппонентом в области лингвистики, филологии и изучения памятников фольклора14. И это - не последнее слово в дискуссии15. 4Первый, предварительный круглый стол: «“Слово о полку Игореве” в перспективе» был проведен Американской Ассоциацией развития славянских исследований (American Association for the Advancement of Slavic Studies Convention) в Питтсбурге 22 ноября 2002 года. Его модератором был Даниэл Кайзер. В дискуссии приняли участие Билл Дарден, Ричард Хейли, Норманн Ингам, Дэвид Кирк Престел и Дин СтоддартУорт. К сожалению, я не смог принять участие в этой встрече.По причинам, которые очевидны, я не собирался вступать в спор, учитывая опыт предыдущейполемикисКинаномвотношенииегогапотезыоподложностиперепискиИванаГроз-ного и Андрея Курбского16. Я не лингвист, поэтому мне непросто судить о филологических изысканиях Кинана. Однако я был заинтригован, обнаружив целый ряд методологических параллелей между двумя монографиями Кинана. Наиболее поразительно, что только два предмета побудили гарвардского ученого к написанию двух монографий, с большим хроно-логическим промежутком между ними, и в обоих случаях это было оспаривание подлип-ности древнерусских текстов. Собственно говоря, ничего негативного в этом нет. В гума-нитарных науках успех часто напрямую связан с настойчивостью автора и градусом его «иконоборческого» пафоса, даже если при этом взгляды автора ошибочны и даже в особен-ности, если они ошибочны. Повторение Кинаном одних и тех же аргументов осеняло све-том его новые публикации. Главная идея Кинана отражена в самом названии книги: «Слово о полку Игореве» не аутентичнопамятникамдревнерусскойлитературы, потому что написано великим чешским славистом конца XVIII - начала XIX вв. Йозефом Добровским. Монография состоит из пяти глав, заключения и четырех приложений. В первой главе — «Легенда о “Слове о полку Игореве”» («The Legend of the Igor’ Tale». P. 1-63) Кинан обобщает историю введения поэмы в научный оборот, причем, продолжая скептическую традицию, связывает ее с «Оссиановым безумием» конца XVIII века. Уче-ный буквально изничтожающее препарирует другие точки зрения ученых на данный вопрос. Его слова и методы сходны с более ранними филиппиками, с которыми он обрушивался на сторонниковподлинностиперепискиИванаГрозногосАндреемКурбским. Кинан приходит к выводу, что вся история обретения поэмы подозрительна. Он рисует весьма нелестный портретпервооткрывателя «Слова» графа А. И. Мусина-Пушкина, изображая егоповедение как сплошное нарушение морали и этики. По словам историка, граф все время смешивал «факты и фантазию», современники считали его подлым лжецом (Р. 38, примечание 118; Р. 40, примечание 128). Веру в подлинность «Слова» другого слависта, К. Ф. Калайдовича, Кинан объясняет его душевной болезнью, сопровождающейся потерей памяти (Р. 49). Ведь именно Калайдович заявил, что оригинал манускрипта погиб в московском пожаре 1812 года, но его слова более никто не подтвердил. А. Ф. Малиновский, который взял на себя предварительную подготовку текста «Слова» к публикации в 1800 года, позже пытался всучить изготовленную А. И. Бардиным фальшивую рукопись «Слова» Румянцевскому рукописному собранию (№ 1375). Вся эта «колоритная шайка», намекает Кинан, не заслужи-вает никакого доверия. Однако, как замечает гарвардский ученый, ни один из них не обладал необходимойфилологическойподготовкой,чгобысамому сфальсифицировать такойтекст: «Совершенно невозможно, чтобы какой-либо россиянин в 1800 г. сумел бы сочинить такую уникальную поэму» (Р. 62). Кинан отвергает само существование рукописи «Слова», называя принадлежавший А. И. Мусину-Пушкину документ «призраком». Этот тезис ученого был решительно опро- культуры, 2004. 352 с] // Отечественные записки. 2004. №4 (19). Статья размещена на сайтах: http://www.strana-oz.ru/ ?numid=19&article=928Hhttp://magazines.russ.ru/oz/2004/4/2004 4 32.html (последнеепосещение 18июля2007г.) (б»5-лиография добавлена переводчиком. -А. Ф). 16 Halperin Ch. 1) A Heretical View of Sixteenth-Century Muscovy: Edward L. Keenan, The Kurbskii-Groznyi Apocry¬pha // JGO. 1974. Bd 22. N. 2. S. 161-186; 2) Keenan’s Heresy Revisited // JGO. 1980. Bd 28. Nr. 4. S. 481-499; 3) Edward Keenan and the Kurbskii—Groznyi Correspondence in Hindsight // JGO. 1998. Bd 46. S. 376-403.вергнут: и Страхова, и Франклин указали, что Кинан не учел свидетельств И. П. Елагина и Н. М. Карамзина, что они видели рукопись17. Проблема подлинности «Слова» связана с вопросами, которые были поставлены сразу после публикации текста поэмы в 1800 году: это спорные моменты литературной истории, соответствия языка «Слова» XII в. и дискуссионность общей логики произведения. Кинан обратился к этим, действительно, имеющим место проблемам (Р. 8), и пришел выводу, что текст «Слова» не может иметь никакого сравнения с «Восточнославянским авторским поэтическим нарративом» на Руси до XV столетия (Р. 29), и содержащиеся в «Слове» лек-сические, географические и исторические противоречия не соответствуют предполагае-мым реалиям русского Средневековья (Р. 60-61). Кинан обобщил критику текста, уже сделанную французским славистом А. Мазоном и советским ученым А. А. Зиминым. В своем изложении Кинан беспощаден к выступлениям защитников подлинности «Слова», включая своего собственного учителя, великого линг-виста Романа Якобсона, против «скептиков». Например, гарвардский славист цитирует письмо академика Д. С. Лихачева к Б. А. Рыбакову, в котором говорится о необходимости опроверже-ния выступления Зимина. Кинан называет письмо «убийственным» и «шокирующим» (Р. 21, примечание 61; Р. 25, примечание 80). Тут он, пожалуй, даже поскромничал в своих оценках. Даже если Д. С. Лихачев, который считался голосом русской культуры и совестью акаде-мической интеллигенции, объединился с Б. А. Рыбаковым для исполнения долга, который онсчитал<шатриотическим>>,ноприэтомфанаттмнь1йантисемитизмишовинизмБ.А.Рыба-ковадолженбыл быего оттолкнуть. А. АЗализняк, который оценивает компетенцию А. АЗи-мина в лингвистике как весьма низкую, тем не менее настаивает, что мужество московского ученого,«покусившегося»наСвященныйГраальсоветскойгуманитарнойнауки, заслуживает большого уважения18. Во второй главе «Свидетельства» («The Witnesses». P. 65-98) Кинан анализирует соот-ношение текстов сохранившихся копий «Слова», опубликованного текста и так называемой Екатерининской копии (версию о ее создании специально для императрицы Екатерины II славист считает ошибочной), и в особенности - рукописных выписок из текста, связывае-мых с именем А. Ф. Малиновского (так называемые «фрагменты Малиновского»). Анализ приводит Кинана к выводу, что выписки Малиновского делались не из полного текста «Слова»: если текст имеет смысл и без данных фрагментов, тогда они могли быть написаны отдельно и затем интерполированы в полную версию текста. Кинан «разгадал» две фазы создания «Слова»: сперва были написаны отрывки (известные как «фрагменты Малиновс-кого»), а текст, известный нам под именем «Слова о полку Игореве», был результатом «сплава» данных фрагментов с некоей «оригинальной» версией нарратива. Критики гипо-тезы Кинана пришли к единому выводу, что предложенная им схема соотношения «фраг-ментов Малиновского» и основного текста «Слова» неубедительна19. В этой главе Кинан продемонстрировал несколько навыков текстологического анализа, которые он приобрел при анализе соотношения текстов Первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому и Первого послания Андрея Курбского Ивану Грозному. Он наполнил страницы своей книги текстологическими стеммами и схемами в виде «генеалогических древ». Кинан анализирует две редакции Первого послания Курбского так же, как реконст- 17 Strakhov O. A New Book on the Origins of the Igor’ Tale... P. 206-217.. руируемые им две версии текста «Слова». Когда ученый анализировал списки и конвой Пе-реписки Ивана Грозного и Андрея Курбского, это имело значение для вопроса о проис-хождении или авторстве текста. Однако в случае со «Словом» изыскания Кинана достигли противоположного результата, и его наблюдения не имеют принципиального значения для установления происхождения «Слова» и авторства текста. В третьей главе «Падре в синем» («The Blue Abbй», P. 99-136)20 Кинан представляет кандидата на роль автора «Слова», Йозефа Добровского. Ученый подчеркивает, что Доб-ровский был душевнобольным, страдал галлюцинациями, но и в периоды наихудшего обо-стрения болезнипродолжал работать какученый-гуманитарий. Добровскийпосетил Россию в 1792-1793 гг. и работал в русских архивах и рукописных хранилищах, причем в его распо-ряжении были древние тексты, необходимые для создания «Слова о полку Игореве». Кинан утверждает, что Добровский, и только Добровский, обладал всем необходимым для «изоб-ретения» «Слова»: филологической квалификацией крупного эксперта по средневековым текстам, а также техническими возможностями использовать эти тексты для сочинения подделки. В своей научной деятельности он не всегда оказывался выше всяких попреков. Оннеобнаружилподделки«старочешских»поэм, на самом деле написанных его студентами, «пока он не был мучительно обижен в других делах» (Р. 124). Но не только знания Добро-вского и его технические возможности делают его наиболее вероятным кандидатом на роль автора «Слова», но также и его ограниченность в знании именно восточнославянского реги-онаи русского языка. Этот вывод Кинан делает совершенно недвусмысленно в следующей главе21. В опровержение этого тезиса Страхова пишет, что «Слово» не отражает взгляды Добровского нацерковнославянскую грамматику и лингвистику (довольно оригинальные и далекие от реалий), и Зализняк присоединяется к ее анализу и выводам22. Кинан «обыгрывает» идею душевной болезни Добровского и потерю им памяти и утвер-ждает, что чешский славист защищал подлинность «Слова» после его публикации потому, что «забыл»,каконсам написал эту поэму. Кинан также умозрительно увязывает обращение текста«Слова»кдуховнымпроблемамсисториейдушевнойболезниДобровского(Р. 228) -весьма искусственное построение, поскольку эти «оссиановские клише» встречались в то время повсеместно. Кинан завершает эту главу утверждением, что он собрал достаточно аргументов для предъявления Добровскому «обвинения» в написании «Слова». Важным здесь, на наш взгляд, является то, что Кинан квалифицирует «создание» «Слова о полку Игореве» не как «фальсификацию», а как «изготовление, фабрикацию», которая в XVIII веке, когда появилось много «подражаний» древним авторам, не считалась подделкой. Глава четвертая «Читая “Слово о полку Игореве”» («Reading the Igor’ Tale», P. 137-396), несомненно, является «сердцем» книги. В ней строфа за строфой, строчка за строчкой разбирается лексикон поэмы, с целью выявить богемизмы и явные неточности, которые подтверждали бы факт подделки. Для этого используется всеобъемлющий словарь-спра-вочник «Слова», составленный, правда, сторонниками его подлинности. Но он позволил Кинану начать свое исследование с прекрасных стартовых позиций. Мне представляется, что данный факт свидетельствует: Кинан куда более требователен в выявлении уникаль- 20 Добровский был членом Ордена иезуитов и носил синюю одежду, чем и обусловлено данное название главы
(примечаниепереводчика. -А. Ф). ногоземсторонникиподаинносшшэмы.Обращаявниманиенауникальное^нигнорирует случаи общего, то есть проходит мимо лингвистических параллелей (за исключением сход-ных значений), оттенков значений, префиксов, отрывков из других текстов и т. д. Защитники подлинности «Слова» в целом стремились, создавая свой словарь, расширить число приме-ров языкового сходства поэмы с литературными памятниками XII века, чтобы рассеять рас-хожее представление об «уникальности» этого текста, якобы несоответствии его словарного состава эпохе. Разъясняя свой подход (Р. 137-154), Кинан подчеркивает, сколь мало количество «дос-товерных» текстов, которые можно без сомнений атрибутировать книжности XII века. В качестве источника он без колебаний забраковал отакназываемь!^ (кавычки Кинана) фоль-клор, на что в дальнейшем резко возразил Роберт Манн. Каждый согласится с тем, что понимание «Слова» затруднено тем, что оно буквально переполнено уникальными словами и выражениями. Даже защитники подлинности поэмы вынуждены править текст, чтобы интерпретировать или переводить его. Кинан следует этой традиции, но он для этого использует принципиально иной культурный контекст. Он предла-гает анализировать нарратив, исходя из лингвистических знаний и навыков Добровского, которые, будучи по своей сути чешскими или в крайнем случае старочешские, хотя и могли имитировать древнерусский язык XII века, но все же отличались от него, о чем свиде¬тельствует экспертиза. Добровский не делал различий между украинским и белорусским языками,соднойстороны,ирусским-сдругой. Он думал, что восточнославянские языки содержат те черты старочешского и церковнославянского, которых в них на самом деле нет. Результатом этих пробелов в знаниях чешского слависта были «inter-Slavic malapropisms», ошибочно взятые из литературных вольностей поэтов-традиционалистов (Р. 149-151). Кинан также выделяет слова, по мнению ученого, созданные Добровским. Язык «Слова», по мнению гарвардского ученого, является наиболее убедительным свиде-тельством в пользу авторства Добровского. Кинан не обсуждает текст поэмы от начала до конца. Он предпочитает, в силу резонов, о которых умалчивает, начать свой анализ с «фрагментов Малиновского», которые, по его мнению, былинаписаньшозже составления основного текста и затем включены в него. Хотя Кинан часто приводит английский перевод пассажей, который, по его мнению, делает их корректнымиидешифрованными,оннеделаетполногопереводана английский язык «Слова о полку Игореве». Эта задача не входит в его замысел. Однако такой перевод помог бы читателю оценить, как интерпретации, предлагаемые ученым, делают текст более ясным для понимания по сравнению с предыдущими английскими переводами «Слова». Методы лингвистического анализа Кинана вызывают наибольший протест у лингвистов и филологов. Ингам оспаривает корректность вырывания слова или даже части слова из контекста с целью найти его параллели в чешском языке. Ингам, Страхова23, Даниленко24 и Зализняк настаивают на том, что чисто лексический анализ, не сопровождающийся обра-щением к другим отраслям лингвистики, таким как грамматика, графика, диалектология, фонология, семантика и орфография, является неприемлемым. Кинан утверждает, что эти темы должны составлять отдельную дискуссию. Зализняк обратил внимание, что исследо-ватель придерживается той же линии аргументов, которая в общем характерна для «скепти- 23 Strakhov O. A New Book on the Origins of the Igor’ Tale... P. 230-237. ков», причем, в зависимости от собственной лингвистической подготовки, критики «Слова» находетвнемзаимстБОванияизоченьразнькязьжов.Мазонобшружилгаллицизмь,Трост-германизмы, Айцетмюллер-полонизмы25. Эти авторы, в их число следует включить и Кинана, считают, что уникальные выражения в «Слове» имеют иностранное происхождение. Зализняк на это отвечает, что берестяные грамоты содержат множество «уникальных» слов, имеющих параллели в польском, чешском или сербском языках. Он также замечает, что в случае признания происхождения «уникальных» выражений «Слова» из творчества чеха Добровского, невозможно объяснить, почему «Задонщина» содержит множество анало¬гичных слов, которые уж никак не могут быть изобретены Добровским и не являются чешскими. Зализняк выразил крайнее изумление, что Кинан, определяя данные выражения «Слова» как богемизмы, полностью пренебрег их употреблением в «Задонщине». В случае признания поэмы фальсификатом надлежит признать и то, что Добровский был лингвисти-ческим гением, который сумел предвидеть результаты лингвистических исследований на два века вперед, и в то же время небрежным ученым, совершавшим элементарные ошибки26. Очевидно, что Зализняк не считает противоречивые оценки Кинана в отношении научной деятельности Добровского доказанными. Я и не лингвист и не знаю чешского, поэтому и отказываюсь от выражения собственного мнения, аргументы какой из сторон более убеди-тельны. Кинан скрывает многочисленные наблюдения, подтверждающие его оценки содержа-щихся в тексте «Слова» ошибок в истории, географии, генеалогии, даже орнитологии внутри общего массива лексикологического анализа. Было бы полезнее собрать этот материал отдельно и опубликовать в формате, более доступном для восприятия читателями. Прочтение Кинаном «Слова» высвечивает склонность ученого к игре, жонглированию словами и звуками, двуязычным (русско-чешским) каламбурам (Р. 370). Как и в случае с анализом творческого процесса по созданию Первого послания Андрея Курбского Ивану Грозному, подсознательно вызывается удивление, о каком ярком творчестве и богатом вооб-ражении идет речь у самого Кинана или его авторов, поскольку сам Кинан способен описать свою научную задачу в следующих словах: «to lay the ghost to the “Lay of the Host of Igor”» (P. xvii). Кинан придает огромное значение открытию в «Слове» гебраизма Urim, имеющего отношение к библейскому выражению urim vthummim, вероятно, имеющего отношение к облачению священников, вопрос о котором вызывал особый интерес в конце XVIII века, что отразилось даже в печати Йельского университета (Р. 311-323, репродукция печати на Р. 321), и в итальянском архитектурном термине altana, обозначающем небольшую башню (Р. 329-331, иллюстрация на Р. 331). Естественно, утверждает Кинан, ни гебраизм, ниархитектурныйтерминневозможносвязатьспредполагаемойэпохойсоздания«Слова»-ХII веком. Образная реконструкция Кинаном творческого процесса создания «Слова» не привела его, в конце концов, к восторженным оценкам эстетической ценности данного произведе-ния. В итоге ученый пришел к выводам о его второстепенном значении: «В сущности, оце-нивая значение этой поэмы, не столь важно, перед нами великий шедевр, или безделушка- 25 Зализняк А. А. Указ. соч. С. 13, 19, 29-30, 206-264. - Зализняк заметил, что Кинан не ссылается на немецких и
австрийскихкритиков «Слова», писавпшхв 1970-1990-е годы, либо из-за незнания этой литературы, либо из-за того,
что считает их систему доказательств не заслуживающей внимания (Там же. С. 206, примечание 44)
плод игры (“playful trifle”)» (P. xxi). Кинан позволяет себе обнародовать свое наблюдение, что литературный уровень «Слова» довольно скромен («modest»). Исследователь куда больше поражен словесным ремеслом автора («wordcraft>>), чем его искусством, хотя при этом он оценивает «Задонщину» как менее ценное произведение, всего лишь литературную «пищу» для создания «Слова». Последнее кажется Кинану в большей степени литератур-ным паззлом, чем приятным чтением.Не искушенный в чешском языке читатель, несомненно, испытает серьезные неудоб-ства при обращении к той части главы, в которой приводятся сравнения отрывков из «Слова» (все они приводятся в их кириллическом варианте) с цитатами из старочешского и совре-менного чешского27. Оппоненты Кинана считают неправильным предлагаемое им прочтение urim вместо традиционного «у Рим» (географического пункта, видимо, г. Римова) и s altana вместо «султана», которые Кинан считает наиболее наглядными и неоспоримыми обоснованиями своей гипотезы28. И последний комментарий к этой главе. Студенты Добровского опорочили его интел-лектуальные заслуги, когда они сорвали маску с созданных ими литературных подделок, которые сам Добровский не смог распознать как фальсификат. Эта клевета отразилась в словах, сказанных уже после смерти Добровского сэром Джоном Боурингом, опублико-вавшим антологию чешской литературы: Добровский «был грамматистом (“grammarian”), но не поэтом... Он обладал маниакальной страстью к словам, и наградой ему были три пись-ма на славянском, которые он открыл в V-VI веках истории Богемии - ценность данного открытия можно приравнять к находке нумизматом медных монет времени правления гер-манского императора Оттона» (Р. 122). Судя по четвертой главе рецензируемой моногра-фии, Кинан во многом стал разделять «словесную манию» («verbo-mania») Добровского. В пятой главе «Выводы» («Conclusions». P. 397-429)29 Кинан собирает вместе другие разрозненные наблюдения, отражающие отношение «Слова» к «Задонщине» и другим тек-стам. Прежде всего, он публикует материал об «ориентализмах» в поэме и наиболее «спеку-лятивную» картину реконструкции его создания и распространения, связанную с мотивами поведения Добровского. Кинан поддерживает замечание А. Мазона, что «Слово», с его возвеличиванием верховной княжеской власти и славянского единства, было ответом на Разделы Польши (1772, 1793, 1795) и Ясский мир (1791). Причем ответом, «географически ориентированным» на Австрийскую Галицию. Таким образом, целью написания «Слова» под славянский эпос XII в. было дать невнятный ответ на грандиозные геополитические потрясенияконца XVIII века. Собственно текст заканчивается заключением, которое Кинан именует «Envoi» (P. 431–434, «Envoi» здесь, по словам самого Кинана, используется в старом значении: «прощальные 27 Фрэнсис Бутлер прокомментировал мне данные фрагменты книги Кинана следующим образом: большинство
слов, которые автор монографии считает богемизмами, имели хождение в восточнославянских языках. Это слабое
оправдание для того, чтобы считать их имеющими исключительно чешское происхождение, и что читателям книги
не требуется знания чешского. Зализняк пишет о том же: ни один из так называемых богемизмов Кинана не может
быть к ним однозначно причислен, существуют и другие объяснения происхождения и языковой принадлежности
данных слов (Там же. С. 286). Да и сам Кинан иной раз оговаривает, что его «богемизмы» могут иметь более
правильноезначение. слова»). В нем ученый размышляет о существенных вопросах своего исследования, на кото-рые так и не был найден ответ. Книга завершается четырьмя приложениями: 1) текст Editio Princeps (первой публикации «Слова», Р. 435-458); 2) маргиналии Добровского к Библии Франциска Скорины (Р. 456-463); 3) первый перевод «Слова» (Р. 465-480) и 4) Хронология цитирования И. П. Елагиным «Слова» (Р. 481–483), первая публикация, имеющая отношение к тексту. В самом конце издания размещена «Библиография» (P. 485-529)30, весьма ценный указатель лексических единиц «Слова» (Р. 531-534) и предметный указатель (Р. 535-541). Несомненно, что монография «Йозеф Добровский и происхождение “Слова о полку Игореве”» является добротным представителем целой научной школы, впечатляющей ее возможностями и размахом, и никак не заслуживает легкого и пренебрежительного отно-шения31 . Для углубления своего знакомства с предметом исследования Кинан проводил архивные изыскания в Кембридже, Массачусетсе (архив Р. О. Якобсона), Праге (материалы Й. Добровского) и Санкт-Петербурге. Кинан известен как весьма искушенный полемист. Поэтому неудивительно, что сторонники подлинности «Слова» не спешат отвечать и ценят свое время, чтобы тратить его на возражение аргументам Кинана. Таким образом, ранее все попытки оспорить подлинность «Слова» встречались с жестким ответом, поэтому Кинану надо быть готовым к серьезному спору. Исследование переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского вызвало, к счастью, нети-пичную, отличную от традиционного ad hominem аргумента против гипотез Кинана, реак-цию российского эмигрантского историка Николая Андреева, который критиковал Кинана с помощью довода, что американский славист не консультировался ни с кем, кто был бы «русским по культуре». Столь же «националистическая» критика звучала в адрес украин-ского коллеги Кинана ОмельянаПрицака. Очевидно, что эта полемика отличалась от нового аргумента ad hominem, касающегося книги о «Слове», что Кинан-историк, ане профессиональный лингвист. Однако никто из тех, кто читал предыдущие работы Кинана, не пытался глупо отвергать его лингвистические навыки и исследовательские результаты. Кинан вывел иранскую этимологию названия реки Волги и произвел деловой язык московской канцелярии от актового формуляра Турецкой империи. Вопрос не в том, является ли Кинан профессиональным лингвистом, но в другом - весомы или легковесны его лингвистические аргументы? Если соотносить Кинана с Зализняком, то следует помнить, что Зализняк отнесся к лингвистическим построениям своего оппонентане пренебрежительно, но с высокой долей скептицизма, считая лингвистические аргументы Кинана либо не лингвистическими вообще, либо - «плохой лингвистикой». Было бы неправильно критиковать Зализняка за его про-фессиональную гордость лингвиста в отношении «любителя», которым является Кинан32. 30 Стоит заметить, что из двух семинарских докладов Кинан, известный как прекрасный преподаватель, только в
одном случае, поместив текст, привел к нему библиографию (Keenan E. Josef Dobrovsky... P. 61, примечание 193;
P. 148, примечание 36).Повороты лингвистических изысканий Кинанаразличныинеожвданны. Очевидно, что до начала исследования «Слова» ученый никак себя не зарекомендовал в качестве спе-циалиста по чешскому языку. Это он и сам признает, помещая во введении благодарность Ладиславу Матейке за помощь в чешском, поскольку Кинан «почти не знал этого языка» до начала своих штудий. Уместно напомнить, что в 1980 г. гарвардский славист охарактеризо-вал сам себя как «не очень квалифицированного самоучку в латинском»33, языке главного сочинения Добровского — «Institutiones». В общем, судя по его сочинениям, Кинан не испьггьшаетнедостаткасамоуверенностивсобственнойкомпетенциивобласти лингвистики. Вопрос о языках вынуждает сделать еще один комментарий, касающийся читателей рецензируемоймонографии. Очевидно, что аргументация Кинана требует обращения к сопо-ставлению разных форм восточнославянских языков с чешским, как древним, так и совре-менным. Для достижения главной заявленной цели автор должен владеть восточнославян-скими языками, русским и чешским, которые в особом почете у филологов34. Но Кинан, написавший книгу преимущественно на английском, сделал издание для ученых, которые желают изучить его книгу, будучи знакомыми с материалами по теме в оригинале чешского, атакже русского, французского, немецкого, итальянского и украинского, не говоря уже о слу-чайных словах из еврейского и греческого. Отметим, что уникальный микст Добровского из чешского и латыни сам по себе мог бы дать пищу для определенных выводов, но ниче-го не остановило Кинана от перевода даже этих пассажей на английский. Лингвистические изыскания Кинана неизбежно требуют обращения к специальным слова-рям и справочникам, таким как лексический (P. ix), морфологический (Р. 139, примечание 7), словарь слов-паразитов (Р. 159, примечание 57; Р. 417), звуков-паразитов (Р. 197, 359, 416), вставных звуков (Р. 260), двойственных (Р. 319, примечание 798), «велярных звуков спиран-тов, превратившихся в задерживающиеся звуки» (Р. 377, примечание 1077), непроизноси-мых (Р. 382), внутренних плавных звуков (Р. 414), йотированных (Р. 415) и йотирующих (Р. 416). В дополнение активно используется текстологическая и филологическая терми-нология: перикоп (Р.6), гапакс легомена (Р. 13, истолкование Р. 139), Editio Princeps (passim, акроним EP), opinio communis (P. 71), incipit (P. 78), recto, verso, (P. 91), диттография (Р. 91, 354), realia (P. 128), exordium (P. 146), парафраз и парафрастический (Р. 167, 231), locus classicus (P. 185, примечание 191), троп (Р.207), onomatopoetic (P. 218), апостроф (Р. 224), lectio difficilior (P. 241), антология (Р. 304), конволют (Р. 397). И, наконец, обыкновение Кинана употреблять выражения из немецкого, французского, итальянского, латинского впе-ремежку с английским: grosso modo (P. 83, 126), rarissime (P. 104), en vogue (P. 119), comparandi (P. 182) и comparanda (P. 182), mot juste (P. 213), ben trovato (P. 236, примеча-ние 394), via dolorosa (P. 261, примечание 519), sotto voce (P. 337, примечание 873), Gelehrter (Р. 401).Прио1мсаниитекста«Слова>>Кинанакцентируетвниманиенаегополисемию(Р. 154) и многозначность (Р. 171). Космополитичный полилингвизм Кинана есть важная частьего индивидуального авторского стиля, но он наводит на мысль о близости полиглота Кинана иполиглотаДобровского. Воздействие монографии Кинана о Добровском, возможно, будет не столь сильно, как первой книги американского слависта о переписке Ивана Грозного и Андрея Курбского -«Апокрифов». Кинан был первым специалистом, поставившим на серьезном уровне вопрос 33 Keenan E. Review of: Hugh Graham (ed). The Moscovia of Antonio Possevino. S. J. Pittsburgh, 1977 // SR. 1980. Vol. 39.
P. 111-113.ЦитатанаС. 111.о подлинности этого эпистолярного комплекса (до него это пытался сделать только специ-алист в новейшей российской истории С. М. Дубровскийв 1956 г. больше как комментарий к исследованию «культа Ивана Грозного», чем как специальное исследование; и специалист по истории Московской Руси С. Ф. Платонов предположил вероятность подобной подделки, но тут же оговорился, что перед нами подлинник). Однако в случае со «Словом» Кинан -лишь один из длинной череды исследователей, отрицавших аутентичность данного памят-ника. Если обращение к чешской лингвистике действительно является новым, то в целом нельзя сказать, что новая книга этого автора произведет столь же разрушающее воздей-ствие на традиционные представления, как это было в случае с Московией XVI–XVII вв. Работа Кинана о «Слове» не содержит того количества и разнообразия аргументов про-тив его подлинности, как его предыдущий труд о переписке Грозного с Курбским. Поздний Кинан представляет широкую культурологическую и текстологическую панораму, пере-числяяконвои, манускрипты, филологические и исторические публикации. Какиранний, он упоминает огромное количество примеров и свидетельств, но они в основном сосредото-чены в четвертой главе, потому что он главным образом полагается на предшествующую ученость. В рассказе о «Слове» Кинан полагается в основном на словарный материал. В проблеме древнерусского контекста «Слова» - точнее, по мнению Кинана, в отсут-ствии оного - все не столь однозначно, как это пытается представить гарвардский ученый. Аргумент, что «Слово» не подходит XII веку, поскольку более не существует похожих светских поэм, логичен, но в случае, если «Слово» подлинно - то оно и есть часть этого контекста. Сравнение одного текста с восточнославянской культурой в целом требует его отделения от других текстов35. Все «скептики» утверждают, что «Слово» в жанровом отно¬шении совершенно не похоже на другие памятники древнерусской эпохи. Но ведь уникаль-ность не означает, что перед нами обязательно подделка. Кроме того, Кинан сам обеспечивает готовое возражение на его собственные заявления относительно того, что «Слово» не подходит XII столетию. Он так ограничивает количе-ство текстов, которые могут «надежно» свидетельствовать о характере культуры XII века, что спорить становится невозможно - получается, что наши знания об изучаемом периоде настолько ограничены, что мы не можем делать вообще никаких выводов36. Ни Кинан, ни другие «скептики» не предлагают убедительного решения парадокса, свя-занного с их отрицанием подлинности «Слова». Безотносительно этой поэмы, как же быть с «Задонщиной»? Она тоже уникальный памятник, не имеющий аналогов среди жанров московской литературы? Это светский памятник? Почему можно считать, что автор «Задон-щины», а не «Слова», был первым восточнославянским писателем, который записал эпичес-кую поэму на бумагу? Почему эти два произведения настолько похожи? Популярность «Слова» - еще одна уязвимая позиция. Если защитники подлинности поэмы могут назвать лишь очень ограниченное число бесспорных примеров, доказываю-щих, что его читали в Средневековье или, по крайней мере, цитировали по памяти - это известная приписка к псковскому «Апостолу» 1307 года37, и его использование автором 35 Эти соображения были также поддержаны Михаилом Чернявским на коллоквиуме в Колумбийском универси-тете в конце 1967 г. или в промежутке между окончанием 1969 и весной 1971 года.
36Эта точка зрения такжебыла высказана А. Зализняком: Зализняк А. А. Указ. соч. С. 283.XVB. икопиистамиХVIIв. «Задонщины», автором XVI в. и копиистами XVII в. «Сказанияо Мамаевомпобоище>>(другимпамятником<<Куликовскогоцикла>>)38. Согласно традицион-ной схеме, «Слово» дошло до нас в единичном, псковском списке XVI века, который был открыт в XVIII в. и погиб в московском пожаре 1812 года. Литературная история «Слова о полку Игореве» свидетельствует, что оно не было «самым популярным текстом» рус-ского Средневековья. Но непопулярный текст может быть аутентичным так же, как и лите-ратурный шедевр39. Вопрос о текстуальных заимствованиях требует особого рассмотрения. «Слово о полку Игореве», эпос о неудачном походе на половцев в 1185 году, и «Задонщина», эпос об успеш-ной кампании против татар в 1380 году, настолько текстуально близки, что предположить их независимое возникновение просто невозможно - обязательно один памятник был напи-сан под влиянием другого. Если первична «Задонщина», то «Слово» нельзя отнести к памят-никам древнерусского периода, поскольку «Задонщина» точно датируется временем после Куликовской битвы 1380 года. Примечательны заявления Кинана по этому поводу. Он замечает, что «традиционалисты» всегда считали первичным «Слово», а «скептики» изначально утверждали «очевидность двойственной направленности влияния» (Р. 9). По словам ученого, «вопрос о взаимоотно-шении “Слова”, разных редакций “Задонщины” и “Сказания о Мамаевом побоище” и внут-ренней связи данных текстов настолько сложен, что при современном уровне доказательств его решение не представляется возможным» (Р. 30). При этом, естественно, свои собствен-ные представления о соотношении текстов «Слова» и «Задонщины» он не считает «недока-зуемыми» и не имеет вообще никаких сомнений, что во всех случаях параллелей между этими памятниками первична «Задонщина» (глава 4, passim). Кинан выявляет «парные пас-сажи» и обсуждает, как автор «Слова» адаптировал и подгонял фрагменты из «Задонщины» для своих собственных нужд. Поскольку и А. Мазон,и А. А. Зимин уже проделали аналогич-ную работу и выявили все случаи текстологических совпадений, Кинан в принципе присое-диняется кним. Поскольку данные пассажи редко отражают богемизмы, вклад Кинана в эту сторону изысканий о «Слове» довольно незначителен. Текстологическое взаимоотношение между «Словом» и «Задонщиной» еще более запу-тывается фактом наличия разных списков и редакций последней. «Скептики» утверждают, что Кирилло-Белозерский список содержит Первую, Краткую редакцию «Задонщины», приблизительно первую половину полного текста памятника, отраженного во Второй, Про-странной редакции. Поскольку текст «Слова» находит больше параллелей в Пространной редакции, это означает, по мнению «скептиков», что поэма о князе Игоре ближе к более позднейверсии«Задонщины»,и,следовательно,созданапозженееинаней основана (Р. 127, 400-404). Защитники «Слова» предлагают другую текстологическую схему соотношений редакщй«Задоншинь1>>,помещаяКирилло-БшозерскийиСинодальнь1ЙС1Шскиводнугрут^ а другие пять списков (включая Ундольский) - в другую, тем самым отвергая деление на «краткую» и «пространную» редакции в пользу существования полного оригинального про-тографа, который в сокращенном виде получил отражение в Кирилло-Белозерском списке. 38 Для удобства я пользуюсь датировками Кинана средневековых текстов. Его аргумент, что список «Моления»
Даниила Заточника XVII в. был источником текста «Слова» - был опровергнут О. Страховой, так что никакие
обратные текстовые отношения невозможны. См.: Strakhov O. A New Book on the Origins of the Igor’ Tale... P. 227-228. Кинан оказался первым критиком «Слова», который в целом придерживается текстоло-гической схемы «Задонщины», предложенной защитниками «Слова»40. Он согласен с тем, что две линии текстологических заимствований в «Слове» опираются на две разные редакции «Задонщины» (Р. 85-87) и что автор двух версий поэмы дважды обращался к рукописям сказания о Куликовской битве. Это опровергает один из важнейших аргументов скептиков, но не тревожит Кинана. Добровский, утверждает Кинан, «использова /////“Задонщины”», и «в любом случае, указанные нами анахро-низмы (еврейское Urim и итальянское altana) делает невозможным вторичность “Задон-щины” по сравнению со “Словом”» (P. 394-395). Свидетельство, что Добровский видел рукописи «Задонщины», будет рассмотрено ниже, но ясно, что для Кинана уже является доказанным, что Добровский написал «Слово», с учетом текстовых соотношений между ним и «Задонщиной», которые не могут быть решающими для доказательства его подлин-ности. Кинан далее старается доказать, что аргументы в пользу первичности «Слова» не аксиоматичны, и проблема текстологии «Задонщины» остается спорной (Р. 402). Несмотря на это, он уверенно утверждает, что соотношение текстов «Слова» и «Задонщины» свиде-тельствует против аутентичности «Слова». Его мнение относительно «Задонщины» не очень отчетливо выражено, во многом потому, что рассеяно по разным частям книги41. О. Страхова критикует выводы Кинана о соотношении списков «Задонщины» и «Слова»42. Его схема слишком «умственна», сложна, искусственна и «закручена». Другой аргумент Кинан приводит столь безапелляционно и высокомерно, что это трудно понять. Ученый счел, что «трудно и вообразить» в Московии XV в. автора (т. е. создателя «Задонпцшь1»),которь1йбыимш<шитературнуюилипрататическуюцель»,вдохновившую бы его на обращение к XII в. (Р. 402-404). Действительно, «трудно и вообразить», если верить другим статьям Кинана, посвященным континуитету культур светских элит Киевс-кой и Московской Руси, но которые не могут быть проанализированы в рамках данной рецензии. Чтобы сочинить «Слово» в XVIII веке, его автор должен был воспользоваться «Задон-щиной». Других вариантов просто нет. Объяснения Кинана, каким образом Добровский использовал «Задонщину» и другие родственные тексты, заслуживают отдельного рассмот-рения (Р. 127). «Можно осторожно предположить», пишет гарвардский ученый, что Добро-вский видел Кирилло-Белозерский список «Задонщины», хотя, «кажется, в примечаниях Добровского нет ни малейших признаков» его знакомства с этим текстом. О. Страхова привела доказательства, что Добровский не мог изучать Кирилло-Белозерский список43. Согласно утверждениям Кинана, Добровский не только видел, но и делал выписки из руко-писи ГИМ Синодального собрания № 790, «и знал ”Задонщину” в этой копии, хотя он, кажется, придержал эту информацию при себе». Но если Добровский скрыл эту информацию, то как же она стала известной самому Кинану? Потомучтоавтор«Слова»якобыиспользовалСинодальныйсписок-какойсерьез-ный аргумент! Страхова спрашивает, была ли та рукопись, которую видел Добровский, 40 А. Г. Бобров, не упоминая Кинана, напротив, принимает текстологическую схему «скептиков», при этом при-
знавая первичность «Слова», датирует его не ранее чем 1420-ми годами, и настоятельно предлагает в авторы «Слова»
Ефросина Белозерского, которого Бобров сближает с князем Иваном Дмитриевичем Шемякиным. «Задонщину» Синодальной № 790?44 Нет никаких свидетельств, что чешский славист был знаком и с Ундольским списком. Кроме того, продолжает Кинан, «Добровский никогда, насколько я знаю, не упоминал о “Задонщине”, которую он, очевидно, читал... Добровский держал в руках Псковский Апостол, но он не оставил никаких письмен-ных заметок, содержащих сходный со “Словом” текст... Но это в высшей степени неправдо-подобно, что ученый с его опытом и предвидением не посмотрел на колофон и не заглянул в конец рукописи. Он обязательно должен был увидеть такой текст» (Р. 129). То, что Добровский должен был увидеть рукопись или письменные заметки, означает не больше и не меньше, что «невозможно продемонстрировать», что чешский славист сделал такую вещь. И в прошлом, и в настоящем исследовании Кинан не доверяет своим предшественникам, относясь к историографии довольно сурово. Однако он не предъявляет таких же требова-ний к самому себе. Давайте применим их к утверждению Кинана, что Добровский читал «Задонщину»: ♦ Добровский никогда не заявлял, публичным или частным образом, что он видел «Задонщину»; ♦ Добровский никогда не ссылался на «Задонщину», хотя он всегда очень аккуратно и скрупулезно относился к примечаниям (Р. 105); ♦ Добровский никогда не приводил никаких цитат, которые можно было бы связать с «Задонщиной»; ♦ вывод: нет абсолютно никаких свидетельств, что Добровский читал «Задонщину». Можно предполагать, что Добровский читал «Задонщину», или спекулировать на эту тему, но гипотетическое знакомство чешского слависта с поэмой о Куликовской битве не означает, что он написал «Слово о полку Игореве». Понятно, что невозможно применять одну и ту же исследовательскую методологию в любых случаях, но предыдущее исследование Кинана включало в себя несоответствия: с одной стороны, он признает подлинность переписки матери Ивана Грозного с его отцом, великим князем Василием III, протограф которой утрачен, и, с другой, ученый отдает при-оритет «Скифской истории» Лызлова перед «Историей о великом князе Московском» Анд-рея Курбского, хотя рукописная традиция сочинения Курбского старше «Истории» Лыз-лова. Кинан отдает такие предпочтения, несмотря на декларируемое им придание большого значения текстологическому анализу и аутентичности датированных рукописей. Кинан не одинок в своих предположениях, что в конце XVIII в. многие ученые были осведомлены о «сказании о сражении на Дону» (Р. 402), но при этом он лукавит. Ученые знали некий нарратив о Куликовской битве, но в основном им было известно «Сказание о Мамаевомпобоище»45 по публикации в Синопсисе и Киприановой редакции, напечатанной вместе с Никоновской летописью. Но никто не упоминал, что ему была известна такая поэма, как «Задонщина». Ямюио не публиковал «Задонщины» до 1853 года. Яшсто не упоми-нал «Задонщины» в дискуссиях о подлинности «Слова», которые шли с 1800 по 1853 год, хотя любой, кто сличил бы эти два текста, сразу же бы убедился в их родстве. Немыслимо, чтобы кто-то был бы знаком с «Задонщиной» и за полвека не издал бы ее и не сослался бы 44 Ibid. P. 220-223 - о Синодальной рукописи и Р. 219-220 -об Ундольском списке.. на нее в качестве весомого аргумента в дискуссиях о «Слове», причем аргумента и для защитников, и для «скептиков». Ведь и из слов Кинана вытекает, что «оссиановские» мотивы встретили бы у российской читающей публики восторженный прием. Этот факт отсутствия малейших упоминаний о «Задонщине» гораздо более важен, чем «таинственное молчание» Добровского, о котором рассуждает Кинан. Для защитников подлинности слова данное обстоятельство служит одним из самых весомых доводов, но гарвардский славист упоминает о нем на более чем 500 стра-ницах своей книги всего однажды. Комментируя вопрос Г. Н. Моисеевой, почему Добро-вский, который, как она верит, видел рукопись «Слова», молчал об этом в течении семи лет, Кинан удивляется, почему он также не упоминает ни «Задонщины», ни «Сказания о Мамае-вом побоище», которые чешский ученый «должен был видеть». Автор рецензируемоймонографии далее утверждает, что «несомненно... несколько вер-сий “Сказания” и “Задонщины” были широко известны в ученых кругах в 1813 г. и даже ранее» (Р. 408). Такое утверждение правдиво только наполовину. Так можно было бы ска-зать в отношении «Сказания», хотя оно и было выделено как особый текст только в 1824 г. К. Ф. Калайдовичем (Р. 408, примечание 33). Но это неверно в отношении «Задонщины». Конечно, рукописи «Задонщины» существовали в конце XVIII века, более того, по идее, их не могли обнаружить позже. Однако не существует никаких доказательств использования кем-либо, в том числе и Добровским, «Задонщины» до 1853 года. Кинан представляется верным последователем школы Р. Коллингвуда, помещая себя в круг исторических персонажей и затем размышляя, почему они делали то, что делали. Конечно, это обычная практика, но примечательно, что в данном случае Кинан пытается поставить себя наместо человека, которого считает лгуном. Кинан настолько убежден, что первоначальной рукописи «Слова» никогда не существовало, что он пишет, даже не делая оговорки, что высказывает мнение или гипотезу, будто бы «Калайдович прекрасно знал, что никогда и в глаза не видел никакой древней копии “Слова”», и то же самое говорит об А. Ф. Малиновском (Р. 59), совершенно не обращая внимания на то, что они сами об этом писали. Придумывание чужих мотивов и поступков становится особенно очевидным при обраще-нии к фигуре Добровского. Говоря о сложности текста «Слова», Кинан приходит к выводу, что «он не был набросан за один вечер - пусть даже сверхсумасшедший вечер» (Р. 370). Поэтому ученый отказывается от своей высказанной ранее точки зрения, что текст «Слова» «был написан для развлечения за короткий промежуток времени» (Р. 396). Добровский якобы, написав первую версию «Слова», вовсе не собирался ничего публи-ковать. Неизвестно, как этот текст попал в руки Елагина. Неясно, как так называемые «фраг-менты Малиновского» оказались в руках у Малиновского, если, по Кинану, они были, «по всейвероятности»,написаныДобровскимвПраге. Автор рецензируемоймонографии реши-тельно утверждает, что Малиновский «слил две группы фрагментов (возможно, на основе признаков оригиналов)» (Р. 420), хотя именно Малиновский под пером Кинана выглядит наименее квалифицированным для подобной операции46, и мимоходом вставил разъясне-ния, которые отражали методы Малиновского по работе с текстом - вся эта история есть чистое изобретение Кинана. Он утверждает, что студенты Добровского или его русские 46.ЮХтрахова обвишет Кинана в протторечии:если Добровский написал некий тексt,состояв1пийизего заметок и «фрагментов Малиновского», то кто жетогда составил полный текст«Слова>>?См.:»га/йюуО. A New Book on the Origin of the Igor’ Tale... P. 205, примечание 6.контактеры уничтожили следы, которые могли бы указать на чешского слависта как автора «Слова». Ученый считает «неясным», знал ли Добровский о том, что происходило в России после того, как он передал или послал Елагину свои краткие наброски и вплоть до публика-ции «Слова» в 1800 году. Удивление Добровского, когда он узнал, что текст «Слова» опуб¬ликован, было огромным, но его поведение, как утверждает Кинан, «нетрудно было объяснить, учитывая его надежды на всемирно-историческую миссию России, его низкое мнение о русской филологической науке, и его убежденность, что, будучи основанным на “Задонщине”, текст “Слова” в каком-то смысле является подлинным - он не видел в его публикации никакого риска, и в то же время увидел выгоду для Славянского воз-рождения, и все это обусловило молчание Добровского». И он был неискренен, когда вставал вопрос о подлинности данного памятника (Р. 421). Сегодня трудно поверить, пишет Кинан, что Добровский: «действительно мог забыть (кур-сив Э. Кинана. - Ч. Г.), что он 15 лет назад набросал какие-то фрагменты, имитирующие древнерусский текст, в минуту веселья во время его пребывания в России». Такой вывод не может быть исключен из-за душевной болезни Добровского (Р. 421, примечание 8). Он не подделывал «Слово», он просто сочинил несколько безобидных пассажей, имитирующих «Задонщину>>,следуямодеэпохи,когда«фальсификации,имитации, “организованные” откры-тия памятников старины всех типов были обыкновенным делом» (Р. 424). Кинан утверждает, что он сам иногда не распознавал свои собственные работы, но еще более вероятно, что Добровский «играл в шарады, руководствуясь какими-то собствен-ными резонами» (Р. 428). Кинан также приписывает свое мышление слависту Роману Якобсону, утверждая, будто быЯкобсон«подсознательно»интерпретировал«Слово»набазе своих пространных знаний о чешской литературе (ср. Р. 264, примечание 451; Р. 337, примечание 873; Р. 349, примеча-ние 934; Р. 384, примечание 1107). Кинан цитирует фрагмент из высказывания Якобсона, что, может быть, подделки Ганки стимулировали развитие чешской литературы (Р. 433–434), и затем задается вопросом, не имел ли в виду (умышленно или неумышленно) Якобсон, высказывая эту мысль, «Слово о полку Игореве»? Каким образом выдающийся лингвист, как ему приписывает Кинан, мог «подсознательно» использовать знание чешского языка и литературы для осознания того, что перед ним подделка под древнерусский текст XII века, хотя при этом он был одним из наиболее ревностных защитников подлинности поэмы? Возвратимся к Добровскому. Кинан согласен, что «Слово о полку Игореве» сыграло в развитии русской литературы огромную роль. Он оценивает текст как «оригинальное и вли-ятельное сочинение в области панславянского оссианизма», и заканчивает свою моногра-фию следующей сентенцией: «Эта блестящая мистификация была создана выдающимся славистом своего времени, в чем было некоторое неудобство - и, в конце концов, ему хватило порядочности держать этот секрет при себе» (Р. 434). Теперь я начинаю комментировать непостижимые логические противоречия Кинана47. Пассажи в конце книги, что Добровский сочинил только несколько «безобидных фрагмен-тов», кажутся отражением более ранних высказываний Кинана, от которых он отказался, что текст был краткосрочной «диверсией» в противоположность гипотезе о «долгоиграющем» проекте, только начатым в России и затем продолженным в Праге. Возможно, Кинан счи-тает вероятными оба варианта, а также одновременно допускает, что Добровский писал 47 О. Страхова в целом находит построения Кинана противоречивыми, см.: Strakhov O. A New Book on the Origin of the Igor’ Tale... P. 205, примечание 6. —См. также предыдущую сноску.«Слово» в нормальном или безумном состоянии, или забыл, что он написал такой текст -опять-таки, забыл из-за того, что был безумен или совершенно нормален, но «лицемерен». В любом случае, Кинан оставляет огромные промежутки в цепи событий, как, по его мне-нию, создавалось «Слово», при этом как в отношении многих реконструируемых эпизодов, так и в отношении лакун ему не хватает и свидетельств, и гипотез. Короче говоря, концеп-ция Кинана прискорбно неполна. Также я обращаю внимание читателей, что первоначальная весьма низкая эстетическая оценка Кинаном «текстологической загадки» под названием «Слово о полку Игореве» в конце книги сменяется его определением как «блестящей мистификации». Кинан приписывает Добровскому столь самоуверенное, если не сказать циничное, пове-дение, потому что никто в конце XVIII - начале XIX в. не смог бы разоблачить подделку. Однако это не так: сам же Кинан упоминает, что Добровский забраковал подделку «под древний чешский», сделанную его студентами, и в России в то же время был разоблачен знаменитый фальсификатор Бардин. Да, в то время было много случаев подделок, но насто-ящие ученые, хотя иногда и «дурачились», никогда не были благосклонны к фальсификатам. Трудно отрицать, что Добровский нарушил бы собственные стандарты чести и научной этики, если бы он позволил изготовленной им подделке приобрести статус подлинника, да еще и энергично защищал бы публично аутентичность данного памятника. В устных беседах и Матейка, и Томпсон защищали доброе имя Добровского, хотя Матейкаибыл согласен с мнением Кинана о поддельности «Слова»48. Максимальное при-менение обратно-интуитивнойлогики-неуместнаяи«снисходительная»похвала Кинана Добровскому, сделанная для соблюдения «приличий», чтобы утаить его полезное мошен-ничество, приводит к обратному результату, который подтверждается отсутствием малей-ших свидетельств, что Добровский имеет отношение к написанию «Слова». Применение методологических стандартов самого Кинана к гипотезе о Добровском -авторе «Слова» приводит к выводам, неблагоприятным для автора рецензируемой книги: ♦ не существует ни одного отрывка текста, аналогичного «фрагментам Малиновского», содержащего цитаты из «Слова» и принадлежащего руке Добровского; ♦ Добровский никогда не упоминал о «Слове» и не цитировал его в своих публикациях или публичных выступлениях до публикации этого памятника в 1800 году; ♦ следовательно, Добровский не подозревал о существовании «Слова» до его публи-кации Кинан же объясняет отсутствие прямых свидетельств об авторстве Добровского тай-ным сговором и лживостью его участников, и компенсирует отсутствие доказательств спе-кулятивными рассуждениями. В своем исследовании Переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского Кинан предполо-жил, что князь Семен Шаховской был подлинным автором текста, известного под назва-нием Первого послания Курбского Грозному, хотя позже Кинан и изменил свое мнение об условиях его возникновения, решив, что перед нами подлинное письмо Шаховского царю Михаилу Федоровичу, но замаскированное под апокриф, художественное произведение, так же и в нашем случае Кинан изменил свою гипотезу о происхождении «Слова», перейдя от теории «краткосрочной диверсии» к версии о долгосрочном поэтапном создании памят- 48 Г. Агнев признает всеаргументы Кинана, касающиеся Добровского. Агнев -специалист в чешской истории нового времени. См.: Agnew H. Josef Dobrovsky. Enlightened Hyper-Critic or Pre-Romantic Forger? // Kritika. 2005. Vol. 6. Nr. 4. P. 845-855.ника. Но в первом случае, с Шаховским, ученый переатрибутирует только первое письмо из целого эпистолярного комплекса, остальные послания, по его мнению, были написаны дру-гими людьми. Авторство Шаховского, независимо от его мотивов, не является ключевым для доказательства гипотезы Кинана о подложности переписки Грозного с Курбским, кото-рая в основном базируется на текстологическом и контекстуальном анализе. В нашем же случае Кинан имеет дело с единичным текстом, и поэтому вопрос об авторстве гораздо более важен. Кинан говорил о Шаховском как о наиболее вероятном из нескольких воз-можных претендентов на роль создателя Первого послания к царю. Однако, если верить Кинану, в XVIII в. Добровский был вообще единственным чело-веком, который мог бы написать «Слово» (Р. 125), поскольку все другие возможные канди-даты, и из России, и из Чехии не имели соответствующей лингвистической подготовки (Р. 60) и доступа к «Задонщине» (Р. 62). Если Добровский не является автором «Слова», то к пост-роениям Кинана применима общеизвестная пословица о лодке без весла, поскольку у гар-вардского ученого нет других претендентов на эту роль. Если Добровский не писал этого текста и, по собственному утверждению Кинана, никто в конце XVIII в. не мог этого сде-лать, тогда текст, как и замечали некоторые критики построений Кинана, является подлин-ным, что не соответствует выводам гарвардского слависта. Вопрос об авторстве «Слова», таким образом, не просто оказывается более важным по сравнению с Перепиской Грозного с Курбским - он является ключевым. Значение указания Кинана на Добровского как на автора«Слова»ещеболеевелико.Если мы бракуем его кандидатуру - поскольку его авторство невозможно подтвердить ясными свидетельствами, и потому что он не может быть тайным автором «Слова» в силу своей научной честности - тогда исчезает мотив искать в «Слове» богемизмы. Никакой восточ-нославянский автор - будь то русский, украинец или белорус - в Российской империи не стал бы писать текст с использованием богемизмов. Если Добровский развенчан как автор «Слова», тогданет оснований для написания большей части монографии Кинана, поскольку она строится именно на выявлении богемизмов. В 1998 г. Кинан отметил, что он надеялся еще в 1985, затем в 1990 годах, что дебаты вокругего первойкнигиоПерепискеГрозногосКурбским так или иначе поутихли49. Теперь же он напыщенно заявляет, что потребуется смена поколений, чтобы удалить последствия веры в подлинность «Слова о полку Игореве» из академической литературы (Р. 433). Если Кинан считает, будто его монография способна запустить этот процесс, то его самонадеян-ность значительно превышает его проницательность в предсказании судьбы своего труда50. 49 Keenan E. Response to Halperin, «Edward Keenan and the Kurbskii-Groznyi Correspondence in Hindsight» // JGO. 1998. Bd. 46. P. 404.Признаком того,Что Кинан потерпшнеудачу,являюТСя оценки крИшков.О.Страхова отмешла,Что моноФафиЯ Кинана оказывается более успешной в качестве книги для чтения, исторической беллетристики, чем ученого труда (Strakhov O. A New Book on the Origin of the Igor’ Tale... P. 238). А. А.Зализняк скептически отнесся к «фантазиям» Кинана и заметил, что эрудиция и энергия гарвардского ученого в данном случае не произвели надежных результа-тов. Книга Кинана читается как «монологическое заявление», в котором односторонне представлены только тезисы автора, а все противники его идей объявлены «фанатиками», чьи идеалы не заслуживают никакого уважения (Зализ-няк А. Л. Указ. соч. С. 281, 310, 273-274).  |